Андерс де ла Мотт - Игра [Geim]
Воображавший себя суперзвездой, в реальности он — один из многих. Вонючая пешка, которой можно с легкостью пожертвовать ради продолжения Игры. И именно это они и сделали. Ясно, что кадры его рыданий на допросе у липового следака Болина уже выложены на всеобщее обозрение.
Этот идиот чуть не убил собственную сестру, а потом сознался во всем какому-то левому дядьке!
Вот хладнокровные подонки!
А что они могут сделать теперь, если он продолжит нарушать правила? Если вопреки предупреждению не будет соблюдать правило номер один?
— Бекка, милая! Уходи, пожалуйста, немедленно! — кричал он.
* * *О’кей, сейчас Хенрик, по крайней мере, абсолютно честен, насколько она могла понять. К тому же страшно боится, вопрос только: чего? Кто эти «они», с которыми у него такие проблемы? Ребекка открыла было рот, чтобы спросить, но не успела, потому что он сказал это.
* * *— Бекка, ты мне должна, — произнес он на этот раз более собранно, посмотрев сестре прямо в глаза. — Ты знаешь, почему, — добавил он затем.
При этом сердце его, словно камень, упало за ту границу, через которую он только что перешел.
Через пару секунд он услышал, как захлопнулась входная дверь. В первый раз за много лет он чуть не…
* * *Плакать! Да, именно так, ей хотелось плакать. Ей, не проронившей ни слезинки со дня похорон матери.
Чертов подонок Хенке!
Даже когда все это произошло, и тогда она не заплакала; но теперь чувствовала, как защипало в глазах, и заморгала изо всех сил, чтобы вернуть контроль над ситуацией. Нет уж, хрен ему, плакать она не будет!
Они так никогда и не поговорили о том, что случилось в Багармоссене. Оба старались обойти эту тему стороной, а сегодня он ни с того ни с сего внезапно бросил ей это в лицо. Напомнил, что долг ее отнюдь не погашен и что тринадцать лет — совсем не срок, чтобы считать эту тему окончательно забытой.
Как она могла быть такой дурой, чтобы воображать, будто это не так?
Ведь он прав: вина ее, а последствия расхлебывал он. Она перед ним в долгу, всегда будет в долгу.
Потому что она — сучка-убийца!
* * *Несмотря на то что было уже почти десять утра, Эйч Пи улегся снова в постель и зарылся головой в подушки. Уставший как собака, измученный, совершенно изможденный, он все равно никак не мог заснуть.
В голове, как в барабане огромной сушильной машины, стоявшей в прачечной в подвале его дома, крутились мысли. Медленно, круг за кругом.
Игра, задания, рейтинг, деньги, затем площадь Линдхагенсплан, липовые копы, сестра… Так, барабан прокрутился, а он снова там, где все началось.
Игра.
Они обманули его, заставив поверить, будто он что-то собой представляет, с единственной целью: чтобы потом загнать обратно под ковер, как таракана. Болин с гориллами, видимо, просто нанятые актеры, сделавшие все по сценарию. Или, того хуже, другие игроки, получившие задание выбить его из колеи! И им это отлично удалось… Вот черт, на какую подставу он нарвался!
Но самое невероятное: невзирая на то что его капитально опустили, превратив в этой игре в натурального козла, он по-прежнему не мог отделаться от мысли…
А вдруг все еще можно исправить? Попросить прощения, загладить вину — и «номер сто двадцать восемь» снова в строю?
Get back in the Game.[45]
Даже когда «в полиции» погас свет и он чуть не наложил в штаны, какая-то часть его отказывалась верить, что все пропало, что он спекся как последний придурок. Вот почему Эйч Пи не оставил там мобильник.
Ведь он забрал его с собой?
Пришлось встать и проверить.
Да, именно там, где он его оставил — на столике в прихожей, — лежал маленький серебристый прямоугольник. Лампочка не горела, а чего он ожидал? Теперь он — никто.
Тоже мне, Фредо Корлеоне[46] выискался!
Он стал со злостью рыться в карманах всех своих курток и, наконец, достал скомканную пачку «Мальборо».
Сидя за кухонным столом, Эйч Пи выкурил три сигареты подряд, а в башке продолжал вертеться барабан с мыслями.
И что ему теперь делать?
Позднее он очнулся от шороха в отверстии для почты.
Так, который час, мать их?
На будильнике у кровати были цифры 15.36. Он продрых почти целый день.
Очевидно, барабан в итоге замедлился настолько, чтобы он смог снова заснуть и проспать несколько столь необходимых ему часов.
Шуршание в щели для почты продолжалось. Либо там пришла куча счетов, либо новый каталог из ИКЕА никак не влезал.
Перевернувшись, Эйч Пи положил на голову подушку. Шуршание продолжилось еще пару секунд, но затем все затихло.
Он подумал, не встать ли, но так и не придумал достойного повода. После вчерашнего болели голова и рука, денег не было совсем, а поскольку Игра закончилась, причин вылезать из постели не было никаких.
Какой все-таки фантастической жизнью он успел пожить!
И все, что теперь происходит, очень печально…
И тут Эйч Пи почуял запах. Слабый, но совершенно явный запах гари.
«Плита пригорела», — подумал он. Наверное, забыл выключить конфорку, когда грел воду для кофе. Так это с ним не в первый раз.
Ладно, твою мать, искал повод, чтобы встать? Вот тебе повод!
Нехотя выползя из постели, почесав отросшую щетину и еще два стратегически важных места, Эйч Пи притащился на кухню. С плитой все в порядке, никаких зажженных конфорок.
Он наморщил лоб.
Запах стал сильнее — так что же, черт подери, горит?
Пару секунд спустя синапсы в мозгу Эйч Пи выстроились в правильной последовательности, и он рванул в прихожую.
Из-за угла на него пахнуло густым и едким дымом.
Драный пластиковый коврик, тот самый, на котором он растянулся пару часов назад, вовсю пылал, а пламя высотой в метр уже лизало стены и входную дверь. Ему обожгло глаза, и он инстинктивно отступил на пару шагов назад.
«Беги! — кричал ему мозг. — Все пылает, беги скорее, короткий номер „сто двенадцать“, беги, кретин!»
Но вид пламени, поднимавшегося все выше и уже начавшего пожирать паркет, словно парализовал его. Несмотря на опасность, было во всем этом что-то красивое, почти завораживающее. Оранжевые языки, черный дым, потрескивание огня, сжиравшего его имущество. В этом было ощущение какого-то освобождения.
Как если бы ему самому хотелось все это уничтожить…
Вдруг послышался громкий стук в дверь.
— Пожар! — кричал кто-то на лестничной площадке. — Слышь, ты, там твоя квартира горит, мать твою!
Чары мгновенно разрушились, а мозг и тело вновь синхронизировались.
«Спасать, вызывать пожарных, тушить!» — звучал в голове голос еще из детства. О’кей, спасаться уже не получится, бежать некуда, если не прыгать с третьего этажа на тротуар.
Проехали!
Бежать сквозь пламя тоже немыслимо, к тому же дверь заперта; он сгорит, пока будет возиться с замком.
Проехали!
Вызывать пожарных?
Это тоже отпадает, потому что у него нет телефона. Хотя…
Эйч Пи рванул обратно на кухню, нашел мобильник и дотронулся до дисплея. Тот мгновенно ожил.
«Только экстренные вызовы», — сказал ему дисплей.
— Ну надо же! — прошипел Эйч Пи сквозь зубы и нажал на кнопку.
— Служба спасения, что у вас случилось?
— Пожар в квартире, переулок Мария-Траппгрэнд, дом семь, человек в квартире, — только и успел он выпалить, прежде чем разговор был прерван.
Он хотел было позвонить снова, но заметил, что замигала красная лампочка.
Дрожащим пальцем дотронулся до дисплея, и тот вновь ожил.
Помни правило номер один, Эйч Пи!
Гейм-мастер
Эйч Пи несколько мгновений смотрел на телефон не в состоянии понять, что произошло. Затем, отбросив его от себя, выдернул обеими руками мойку, в которой лежала грязная посуда, и в два пряжка оказался в прихожей, где вылил все это в огонь.
«Туши, туши, туши!» — пел в голове какой-то веселый голос, когда он с грохотом обрушивал на пол прихожей накопленную за неделю посуду и литры грязной воды.
Пламя, шипя и отплевываясь, выдало облако белого дыма, но Эйч Пи этого не видел. Он уже вернулся на кухню и лихорадочно наполнял водой из-под крана таз.
Еще одна порция воды на пол, затем еще, и теперь он уже ясно видел, что пламя стало меньше.
В глазах щипало, в легких жгло, дышать было все труднее, но сдаваться он не собирался. Когда был вылит пятый таз, с треском открылась входная дверь, и в тот же момент вся прихожая заполнилась пеной и светлым дымом, которые хлынули на него так, что ему пришлось закрыть руками лицо.
Сильно закашлявшись, Эйч Пи снова ушел на кухню и, вовсю моргая от слез, открыл окно, после чего рухнул на пол. Судорожно хватая ртом воздух, он не мог вдохнуть, потому что просвет в горле стал шириной с соломинку для коктейля.
